Рука медленно поднялась ко мне, и я знала, если она меня коснется, я рухну в ее объятия. Я вцеплюсь в нее и заплачу навзрыд.
Я вспомнила мамино лицо в последний раз, когда ее видела. Гроб был из темного дерева и покрыт драпировкой с красными розами. Я знала, что мама там, но на нее не разрешали смотреть. Никому не разрешали. Гроб не открывать – так они сказали, не открывать. Все взрослые, которые были тогда в моей жизни, впали в истерику. Комната была полна всхлипываний и рыданий. Отец лежал на полу, и мне он был не нужен, мне нужна была мама. Застежки на гробе были серебряные. Я их открыла, и кто-то крикнул у меня за спиной. Времени было мало. Крышка оказалась тяжелой, но я толкнула ее вверх, и она поддалась. Мелькнул белый атлас и тени. Собрав все силы, я подняла руки над головой и что-то увидела.
Тетя Мэтти схватила меня сзади, крышка с лязгом встала на место, и тетя резко застегнула замок, другой рукой оттаскивая меня в сторону. Я не сопротивлялась – я видела достаточно. Будто смотришь на картинку, которая должна во что-то сложиться, но глаз никак этого не видит. Я еще годами потом ее складывала. Но то, что я видела, не было мамой. Не могло быть моей красавицей мамой. Это была оболочка, которую бросили. Такой, которую надо спрятать в темный ящик, чтобы она там гнила.
Я открыла глаза, и передо мной были глаза Серефины – бледно-серые. Высвободив руку из ее вдруг ослабевшей хватки, я сказала:
– Боль в таких случаях помогает.
И я встала, отступила от нее, а она не стала меня останавливать. Что было хорошо, потому что меня всю трясло, и не из-за вампирши. У воспоминаний тоже есть зубы.
Она осталась на колеях возле Айви.
– Поразительно, некромантка. Я тебе помогу найти мальчика, которого ты ищешь.
Ее неожиданная покладистость меня встревожила.
– Почему вдруг?
– Потому что с тех пор как я достигла полной силы, никто никогда не мог избавиться от моей иллюзии дважды за одну ночь. Никто – ни живой, ни мертвый.
Она схватила Айви за окровавленную руку и втащила себе на колени, заливая кровью белый шелк. Айви ахнула от боли.
– Вот что запомни, юная Мастер Вампиров: эта смертная сделала то, что тебе не под силу. Она вышла против меня – и победила. – Серефина резко отбросила ее, и Айви растянулась на полу. – Ты недостойна моего взгляда. Убирайся.
Серефина встала. Свежая кровь алела на белом шелке и белых перчатках.
– Ты поразила меня. А теперь уходите, все уходите.
Она повернулась и пошла к своему трону, но не села. Она стояла спиной к нам, взявшись за подлокотник. Может быть, мне показалось, но у нее был усталый вид. Призраки спустились ей навстречу клубящимся белым туманом. Отчетливых форм среди них стало меньше, будто фантомы утратили часть своей четкости.
– Уходите, – повторила она, не оборачиваясь.
Задняя дверь была открыта, но Жан-Клод пошел к двери, ведущей к парадному входу. Мне было не до споров – я просто хотела убраться отсюда. И плевать мне, через какую дверь.
Мы спокойно и собранно пошли к двери. Мне хотелось бежать. Ларри стоял рядом со мной, и я видела, как он изо всех сил сдерживается, чтобы не броситься наутек. Джейсон подошел к двери первым, но повернулся и пригласил нас проходить, как швейцар или дворецкий.
Я увидела его глаза, широко раскрытые от испуга, и поняла, чего ему стоил этот жест. Мы вышли, он следом. Последним прошел Жан-Клод. За нами хлопнула дверь, и мы оказались на улице. Вот и все.
Но впервые в жизни я знала, что меня отпустили. Я не пробилась с боем, не торговала себе свободу. Пусть она поражена как угодно, но она позволила нам уйти. А когда тебя отпускают – это совсем не то же самое, что победа.
Я никогда по своей воле не вернусь в этот дом. Никогда по своей воле не окажусь рядом с ней. Потому что сегодня я, быть может, смогла ее поразить, но этого не хватит навечно. И даже сейчася знала, что она могла победить. У этой вампирши есть мой выигрышный билет. У нее есть ложь, почти стоящая моей бессмертной души.
Черт побери все!
Джейсон пробежал по комнате мимо меня:
– Я в душ.
Это было назойливо с его стороны, но он вонял, как разложившийся труп. Обратно мы ехали, открыв все окна. Обычно, когда сам воняешь, чужой вони не чуешь. На меня тоже попало немало гнили, на запах Джейсона. очень отчетлив. Есть такие ароматы, которые ничем не заглушить.
– Погоди! – сказал Ларри.
Джейсон повернулся, не слишком довольный.
– Пойди в душ в моем номере. – Он поднял руку, не давая мне возразить.
– До рассвета всего час. Если мы хотим всех до того распихать по койкам, имеет смысл использовать оба душа.
– Я думаю, мы сегодня будем все спать здесь, – сказала я.
– Почему? – спросил Ларри.
Жан-Клод стоял возле широкого кресла, красивый и абсолютно не желающий мне помочь. Джейсон всем своим видом выражал нетерпение.
– Безопасность в коллективе.
Ларри покачал головой:
– Ладно, но я же могу отвести вервольфа в соседний номер и пустить в душ? Или ты мне даже в этом не доверяешь?
– Доверяю, Ларри. Сегодня ночью ты действовал отлично.
Я ожидала улыбки, но ее не было. У Ларри был очень серьезный вид.
– Я убил Брюса.
Я кивнула:
– Мы собирались вообще всех перебить, кто был в той комнате.
– Я тоже так думал. – Он опустился в кресло. – Я никогда еще никого не убивал.
– Это был вампир. Это не то, что убить человека.
– Ага, как же! И на скольких трупах вы недавно проводили реанимацию?
Я обернулась к улыбающемуся Жан-Клоду и пожала плечами:
– Всего на одном. Вы можете дать нам поговорить наедине?
– Где бы я ни был в этой комнате, я буду вас слышать, – сказал Жан-Клод.